Александр Архангельский: «Бизнес на культуре и культура бизнеса». Стенограмма выступления 20 января 2009г. в Екатеринбурге.

отсюда

...Будем говорить, с точки зрения нормального интеллектуала, о вещах страшных и неприличных, то есть, о культуре и деньгах. Обычно, либо-либо. Но тот же Пушкин дал нам гениальную формулу: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Главное – чтобы вдохновенье не продавалось. Но, если мы не просчитаем как следует расходы на «рукопись», мы не сможем донести наше высказывание до тех, ради кого, собственно, это высказывание существует, то есть, до людей. Не возникнет диалог, не возникнет встреча. Конечно, все можно преодолеть и, в том числе, отсутствие художественного рынка, театрального, киношного, но издержки слишком высоки.

Я начну с конца, с вывода, к которому я приду: главная проблема (не только российская, но российская, прежде всего) во взаимоотношениях бизнеса и культуры – это проблема узости аудитории. Не хватает качественной аудитории для продвинутой качественной культуры. Страшно узок круг этих людей. Страшно далеки они от народа и народ от них. Конечно, не может быть явление культуры абсолютно всеобщим. Но и слишком узким оно тоже не может быть, поскольку, тогда начинаются вещи, по существу, очень опасные и для культуры, и для нас. Я сосредоточусь на книжках и на кино, и я думаю, что мы увидим и там, и тут проблемы одни и те же. А, поскольку, о театре я почти ничего говорить не буду, то начну с театра...

Вот опрос, который проводил ВЦИОМ поздней осенью 2008 года. На вопрос: «Ходите ли вы в театр?» 49% опрошенных ответили, что никогда в театр не ходят, 1% - ходят несколько раз в месяц, 8% - несколько раз в год, 7% – раз в год.
Следующий вопрос: «Каковы с вашей точки зрения, лучшие постановки последних лет?». Ответы: «Юнона и Авось», «Лебединое озеро», «Щелкунчик». В список лучших театральных режиссеров, кроме Марка Захарова, Юрия Любимова и Олега Табакова, вошли Никита Михалков и Федор Бондарчук. Это, конечно, смешно, но это - та реальность, в которой мы живем и действуем.
Разумеется, весь мир сталкивается с такими проблемами. Не случайно, три тенора вышли за пределы театральной площадки, пошли на стадион и превратили классику в попсу, поскольку иначе нет встречи с массовой аудиторией. И я здесь им не судья. Понятно, что они потеряли при этом, и понятно, что приобрели, - не только деньги. Приобрели они встречу с огромными, миллионными аудиториями, с которыми бы иначе классика не соприкоснулась. Что они потеряли? – они потеряли саму классику. Они превратили ее в нечто иное, более приятное, но иное. Это другое, по замыслу, событие. Но, тем не менее, люди как-то ищут и находят рецепты.
Книги. Что происходит в России с чтением, и что происходит с чтением в мире, и как мир с этим справляется, и на какие подводные камни натыкается. Опять же будет много цифр. Я не экономист, не социолог. Цифры – вещи тоже относительные. Все прекрасно понимают, что социологический опрос - вещь не абсолютная. Если бы опросы проводили в других аудиториях, цифры были совершенно бы иные. Но они дают возможность понять, на каком свете мы живем и что происходит. Опять же осенью, не совсем поздней, этого года, Левада-центр (заметьте, ВЦИОМ – это проправительственная структура, а Левада-центр, как бы, напротив) по заказу Всесоюзного книжного союза и Национальной программы поддержки чтения провел соцопрос по чтению. Так вот, опрос показал, что 46 процентов россиян не читают книг вообще никогда никаких – ни Дарью Донцову, ни детективы, ни фантастику, вообще ничего. Это ужасно, с одной стороны. С другой стороны, в группе опрашиваемых от 18 до 25 лет, 42% сказали, что они к чтению равнодушны. Среди старшего поколения равнодушны 55%. Молодое поколение чуть больше читает. То есть, легкий сдвиг произошел. Легкий-легкий. Сейчас я буду вытаскивать позитив: в 2005 году 20% опрошенных отвечали, что они не читают и не будут читать художественную литературу, сейчас так отвечает только 7%. То есть, здесь ощутимый сдвиг. Дети дошкольного и младшего школьного возраста в России на 1000 человек читают больше, чем их сверстники в Европе. Вопрос: куда эти читающие дети исчезают?
Мы можем понять, что ситуация не катастрофическая, после определенного возраста она чуть-чуть выправляется, точка провала – средняя школа, и после этого - зрелая жизнь. У нас есть минусы и плюсы, то есть мы видим, что ситуация, в общем, неоднозначна. И, при этом, когда мы анализируем российский книжный рынок, мы видим, что из года в год растет количество выпускаемых наименований книг и падают тиражи отдельно взятой книжки. То есть, книг выходит все больше. А тиражей у каждой из этих книг все меньше. И это означает, что издатели и книготорговцы сражаются не за новых читателей, а за то, чтобы оставшиеся читатели покупали побольше книг. Каждый, в отдельности взятый читатель, покупает больше книжек, но не разрастается аудитория, численно не растет. Это - первая колоссальная проблема. Вторая колоссальная проблема – абсолютное пространственное неравенство в стране.
Москва. Один мой знакомый, профессионально занимающийся книгой, придумал такой образ: Москва находится в скафандре, а вся страна - с кислородной подушкой. Почему в скафандре? Потому, что вокруг - избыток культурной информации, и главная задача – спрятаться от нее, как от «спама». Ситуация бесконечного «спама»: вот вышла новая книжка, еще книжка, еще…
А другая часть страны оказывается за пределами этого культурного потока, особенно города-стотысячники. В городах, где жителей меньше ста тысяч, книги появляются, если только, каким-то образом, коробейники туда добрались. Как в некрасовские времена. Мы, примерно, в этой же ситуации находимся. При том, что мы понимаем - будущее к культурным людям может приходить как угодно. И, если бы Ломоносова не учили по Псалтыри, и отец его не был бы достаточно обеспеченным человеком, - не было бы Ломоносова. Если б он не знал о том, что можно идти куда-то, где учат, - не было бы в России Ломоносова. Высокая культура нужна не всем, но тем, кому она нужна, мы этот шанс не предоставляем.
Более того, когда говорят, что надо развивать прежде всего книжную торговлю в Интернете, и тогда мы достучимся и до «стотысячников», возникает, во-первых, вопрос почтовой доставки, которая уничтожает любой бизнес. Во-вторых, интернет туда дошел, в школы, но кто будет оплачивать реальный трафик, если все население начнет заниматься чтением книг по интернету? Есть такая компания «Комкон», которая занимается маркетинговыми исследованиями в сфере телефонии. Они города с населением меньше ста тысяч человек вообще не рассматривают. Не рассматривают, потому что их заказчики исходят из того, что издержки настолько высоки, что они туда не пойдут. Купил кто-то мобильный телефон хорошо, будет сигнал доходить до холма – отлично, не будет – ну и бог с ним. А системно – это только в том случае, если будет предпринято какое-то колоссальное усилие. Как оно в Чувашии поднимается. Не потому, что есть какая-то система, а потому, что Николай Федоров, во-первых, любит библиотеки, во-вторых, – любит интернет. Поэтому, у него библиотеки даже в маленьких селах, такие центры культурного обихода. Просто потому, что государю-императору это нравится. Был бы другой государь-император - этого бы не было. Это не системно. А исключительно. Повторю, это все замечательно, я был в библиотеках Чувашии: и бабушки, и внучки сидят и осваивают Интернет. Что, кстати говоря, социально очень важно: старший и младший начинают разговаривать друг с другом, они в одной современной среде находятся, - там нет такого мощного разрыва поколений. Но это исключение из правил. А не правило. Так вот, что такое опросы «Комкона»: 55 миллионов населения рассматриваются, а почти 90 миллионов не рассматриваются. В принципе. И, тем самым, мы готовим себе довольно серьезную проблему.
Спад интереса к чтению, к книге – это мировое явление. Особенно оно было распространено в 70-е - начале 80-х годов, и с этой проблемой столкнулись все развитые страны. Но все страны ощутили это как вызов и осмыслили как вызов. Я сошлюсь на доклад центра поддержки чтения США, который является центром притяжения библиотечных и книжных проектов. Как правило, жена президента курирует эти проекты, что называется, по должности. Начала это Лора Буш-старшая, она занималась библиотекой профессионально, по образованию. Так вот, группа, которая поняла, что чтение в опасности, придумала гениальный образ: если человечество в течение 20 лет не переломит ситуацию, то вернется в исторический период до 14 века. То есть это будет мир, где читают специально обученные люди в специально отведенных местах, а остальные не читают вообще. Это не означает катастрофы мировой цивилизации, просто цивилизация будет другая. Хотим ли мы этого? Надо отдать себе в этом отчет и задуматься: каковы будут издержки? Мир не рухнет, если люди перестанут читать. Мне трудно говорить об этом, но мир не рухнет. Вопрос в том, что будет с цивилизацией? Она выиграет или проиграет? Если она будет иной – хорошо это или худо?
И западный мир в большинстве странах ставит вопрос так: надо искать ходы. Конечно, роль государства оказывается колоссальной, но что может и что должно делать государство для того, чтобы чтение стало, если не массовой, то широкой, привычкой. Не так, когда переписывали друг у друга книжки, а чтобы это все-таки была достаточно широкая среда. Чтобы рынок мог существовать, чтобы рентабельно было производить хорошие книги и т.д. Что для этого нужно? Должно ли государство дать денег издателям и авторам? Казалось бы, да. Но, на самом деле, это - плохой ход, поскольку, как только вы дали денег издателям, - выстроилась очередь из других издателей. Одни эффективные, другие неэффективные… Дали денег авторам – авторы обленились и стали на эти деньги жировать, и вместо того, чтобы двигаться, развиваться и писать, уничтожили конкуренцию. Ход был придуман другой – надо вкладывать не в инфраструктуру, как таковую, а в аудиторию.
Это ключевой вывод, который сделал мир, проанализировав ситуацию с книготорговлей: надо вкладываться в создание, в расширение качественной аудитории. Что это означает? Это означает продвижение программ поддержки библиотек. Что такое программа, существующая практически во всех странах? Это самые разные, и по уровню дохода, и по типу выстраивания цивилизации, страны: Бразилия, Германия, Дания, Израиль. Они выкупают определенное количество экземпляров книг современных авторов, живущих и работающих в этих странах, для своих региональных библиотек. И это помогает издателям? Помогает, поскольку у издателей гарантировано покупают какое-то количество книг. Это книжки успешные, это книжки прибыльные, которые отбирают не бюрократы. Бюрократ принимает решение, каковы квоты финансирования сообщества. А сообщество принимает решение, какие книги закупать. Выгоду приобретает читатель, так как к нему попадает книга, издательство оказывается косвенным приобретателем, а автор получает от издательства деньги. Автор не ощущает себя человеком, которого государство поманило пальчиком: «Поди-ка сюда, сейчас я тебе денег дам, а потом спрошу с тебя, что ты там за книжки пишешь». Не государство решает - государство обезличивает свое отношение к этим факторам. И вот это самое существенное – поддержка вложения в аудиторию.
Мы являем собой удивительное исключение из правил - мы одна из немногих крупных экономик мира, где НДС на книги такой же, как для всех остальных товаров. Практически везде, либо пониженный НДС, либо, как в части скандинавских стран, вообще нулевой, на книжки – 0%.
Далее - озаботились расширением читательской аудитории как таковой. Не только читающей, а, вообще, как таковой. Включая тех, кто вообще не читает книг в силу социального неравенства. Это английский путь. Во что вложились англичане? Все мы знаем, что северо-запад Англии – это очень бедные районы, где очень многие папы сидят в тюрьмах. А мамы занимаются тем, чем занимаются мамы, когда папы сидят в тюрьмах. А мальчики никогда не видели мужчин, читающих книг. Потому, как, если женщины еще могут позволить себе иногда взять в руки книгу, то не мальчиковое это дело. Была проведена колоссальная программа - государство вложилось не в мир издательства, не в авторов, а в то, чтобы пробиться к аудитории следующего поколения. В рекламной компании для северо-западной части Англии принял участие не интеллектуал, не профессор, а бесспорный авторитет для мальчиков из бедных семей – Бэкхем. Поскольку, счастье - это быть Бэкхемом. И, если Бэкхем по телевизору и на встречах обращается к мальчикам и говорит о том, какие книжки он читает, и как это круто, то, значит, читать - это круто. И это очень важно. И это, действительно, притянуло, конечно, не всех, но мы за всех и не боремся. Мы боремся за часть. За тех, кто может, за тех, кто хочет, чтобы дать им шанс.
Кроме того, отцам, сидящим в тюрьмах, дали возможность начитать для своих детей кусочки из чудесных английских книжек. Дети получали книжки и начитку их отцов, они могли раскрыть книжку и послушать как папа, сидящий в тюрьме, думает про сына и читает ему книжку. В общем, ситуация сдвинулась с мертвой точки. Это, что называется, возвращение к книге вообще.
Англия столкнулась с той же проблемой, с которой столкнулись и мы. Нет неразрешимых ситуаций. Она вложилась в возвращение, в расширение качественной аудитории. Даже, если мальчик, услышав, что читать – это круто, прочитает одну книжку про спорт, - и пусть. Пускай читает книжку про спорт, про футбол - не надо требовать больше его возможностей. Он уже взял в руки книгу, и его ребенок возьмет. Уже возникнет некая социальная цепочка. Но они расширяют качественно аудиторию. Был в цепи ВВС-шных проектов запущен проект «Большое чтение». Мы знаем аналог этой программы. Только там ВВС-шные проекты начали не с «Имя Англия», а вот с этого – «Большое чтение».
Все так же. Сначала - радио. Потом, методом телефонного опроса, интернет опроса, отобрали 500 любимых книжек англичан. Потом 100, 20. Дискуссия в прямом эфире, популярные ведущие - тиражи резко выросли. Комиссия из разных людей отобрала 500 книг. А дальше, если попала в список Роулинг – значит, будет Роулинг. Томас Манн (это не только английские были книжки) - значит, Томас Манн. Попадет туда Фауст - значит, попадет Фауст. Кто победит, тот и победит - это нормально. Проект сработал. Книжки стали продаваться гораздо лучше. Задыхающиеся магазины стали оживать. Не вся страна стала читать роскошные книжки, но достаточная часть, чтобы бизнес по производству качественной книжной продукции оказался рентабельным. Государство сделало свою работу, не дав денег напрямую, а, создав условия, при которых этот бизнес стал снова рентабельным. И переломив ситуацию, на выходе получили феномен Джоанн Роулиинг.
Очень коротко на это остановимся. Великая женщина. Книжки - средние, но женщина - великая, поскольку она следующее поколение вернула к толстой книге. Целое поколение приучила читать толстые книжки. Не в одиночку, но она сработала на фоне той работы, которую проводило английское государство в течение нескольких лет. Она пришла на подготовленную почву. Сначала был снят барьер и открыт доступ к чтиву, потом появился автор, который ответил на массовый запрос следующего поколения. Не все читатели Д.Роулинг будут читать толстые книжки потом, в зрелом возрасте, но часть будет. И это уже само по себе хорошо.
Когда мы все это анализируем, то приходим к простому выводу: государство может сыграть свою роль, не финансируя культуру и бизнес на культуре, напрямую, но финансируя аудиторию, которая будет платить за эту продукцию. Это - не быстрое решение, но оно уже показало свою эффективность. И, кроме того, это еще и социальный клей, который склеивает разные слои общества, – и интеллектуалов, и неинтелектуалов. Если чтение перестало быть атрибутом интеллектуала, оторванного от всей остальной страны, – и интеллектуал читает, и неинтеллектуал читает, - это нормальное хорошее дело.
Теперь посмотрим, что делается в кино. В России кино производилось в 90-е годы. До начала 90-х, когда разговаривал с российскими режиссерами, какого бы направления они не были, все говорили одно и то же: «Русскому кино на русский экран хода нет». И были правы. Не потому, что такие «злыдни» прокатчики. Не «злыдни» - они просто люди, которые делают деньги. Если голливудское кино приносит доход, а русское кино не приносит доход, то голливудское кино будет идти, а русское - если только заставят. И то найдут боковые ходы. Точка спада с моей точки зрения, нижняя точка спада – это история с великим фильмом Александра Сокурова «Русский ковчег». Фильм о русской национальной истории, о трех веках имперского периода, сложный, многоходовый, вышел на рубеже 90-х – 2000-х. У нас в стране его показывали только в одном кинотеатре – была только одна копия. В Америке этот фильм культового режиссера показывался 20 копиями. Смешно, конечно, по американским меркам, но для сравнения, чтобы мы понимали порядок цифр, сегодня, когда ситуация более-менее нормализуется, популярные российские фирмы выходят, как «Обитаемый остров» – 916 копий, «Стиляги» – 839. Это - для понимания разрыва. Но и американские 20 копий, в сравнении с одной российской копией фильма про Россию, говорили о многом.
В какой-то момент произошел прорыв, и прорыв этот произошел, благодаря ловкости рук Константина Львовича Эрнста, который сумел прокатчикам внушить мысль, что «Ночной дозор» принес дохода больше, чем «Гарри Потер». Нормально? По цифрам – да, но цифры, сами по себе, мало, что значат. Опять же, для понимания: около 12 миллионов долларов в тот год собрал «Гарри Потер» и около 15 миллионов – «Ночной дозор». Очень хорошо, да? Теперь считаем: 531 минута бесплатного рекламного времени на Первом канале. Цена там, допустим, 30 тысяч долларов. Вот уже 15 миллионов. Два миллиона долларов - наружная реклама. Из этих 15 миллионов 7,5, а то и больше, забрали себе ? Сегодня, конечно, ситуация лучше, чем была, но благополучной ее тоже не назовешь. Я сейчас докризсные данные привожу. Сегодня нормальный прокатный срок для средне успешного российского фильма – три недели. От двух до трех недель российские прокатчики дают российскому фильму идти первым экраном. Потом его сдвигают на второй, если не очень успешно, то это значит еще неделя – дней десять. Но, тем не менее, как-то ситуация выровнялась.
Теперь внимательно ее рассмотрим. По состоянию на конец 2008 года, в России было 180 кинокомпаний, 215 фильмов находилось в производстве в течение одного года. На экраны выходило от 80 до 85 фильмов. Понятно, что на 180 компаний приходилось 80 вышедших фильмов. Печальное соотношение. Сколько в России кинозалов? В России 1600 кинозалов по состоянию на осень 2008 года. Но, поскольку, СНГ – это русскоязычная аудитория, в массе своей, то будем считать, что 2200, с аудиторией СНГ. Что катастрофически мало. Это что означает? Если все по-честному, если не используются государственные ресурсы, если не предоставляется государственный канал под раскрутку и т.д. – максимальный бюджет от фильма, который может вернуться, – 3 миллиона. Три миллиона долларов могут вернуться - никакие 18-20 и 50 не вернутся никогда. А для киноиндустрии этого мало. Мы можем взять данные за 2007 год (за 2008 их просто нет): на производство российских фильмов было потрачено 250 миллионов долларов, собрано в кинотеатрах 169 миллионов. Этот разрыв должен чем-то компенсироваться. Не сумасшедшими же эти фильмы финансировались. Как-то восполнялся недостаток.
Имеется сильное подозрение, что государство давало не только грамоты министерству культуры, но каким-то образом еще косвенно участвовало в производстве и продавливании на экран некоторых фильмов. У нас только один случай, когда люди честно признавались: «Да, это государственный заказ. Да, дружественные государства, компании получили поручение финансировать это кино». Это режиссер Хотиненко, «1612». Фильм сказочный, режиссер хороший. Правда, забавно, что вообще-то на Руси не было никаких «1612», это - польский счет. На Руси считали от Сотворения мира, а не от Рождества Христова, но это уже мелочи. Хотиненко честно сказал: «Государство хотело», и мы можем догадаться, что есть еще фильмы, где государство присутствует. Фильм «Двенадцать» и т.д. И это - прямое вложение государства в фильмы. Подчеркиваю – не в аудиторию, а в фильмы. Колоссальная разница с тем, о чем мы говорили до сих пор.
И вот только сейчас, наконец-то, государство решило делать это более открыто. С 2009 года, будет эта ситуация или не будет, государство объявило, что оно выделило дополнительно 2 млрд рублей на производство фильмов. Это – десять, как максимум, фильмов общенационального значения, включая мультипликацию, и, понятно, что это - не вопрос рентабельности. А вопрос большого русского кино, имеющего общенациональное значение. И это прямое вложение государства – как всегда, и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что дали шанс русским режиссерам снять, по настоящему бюджетное кино, зрелищное, с размахом, с эффектами. Плохо, когда само государство решает, что такое патриотизм, - это всегда неудачно. Не потому, что государство плохое, а потому, что у него другая функция - оно должно не само выработать предложение, а выбрать из предложенных вариантов тот, который оно готово поддерживать. Не государство должно выбрать настоящее патриотическое кино. Это сообщество должно предложить варианты, а государство сказать: «Вот, это мне подходит. Это годится. Это я поддерживаю».
Здесь пока нет ответа, и это может кончиться тем, чем часто кончаются такие акции по раздаче дополнительных средств. Например, в «Год русского языка» огромные средства были выделены на поддержку русского языка. Было сделано хорошее: словари хорошие вышли, еще что-то. Но, при этом, было разбазарено, не понятно куда, огромное количество денег. Когда государство создает программы, оно не может эти программы вырабатывать - оно может утверждать не им выработанные программы. Тогда оно действует правильно. Есть пример мировой, на который мы могли бы опереться.
Так же, как и в ситуации с книжками, через колоссальные проблемы проходило французское кино на рубеже 80-х годов. Некогда великое кино начало сереть, утрачивать драйв. Старшее поколение старело и сходило на обочину, новое как-то не особенно подтягивалось. И тогда было принято очень важное решение. Был такой министр – Ланг, министр-социалист, который озаботился судьбой французского кинематографа. Были выделены большие деньги. Но на что? Не на раздачу французским режиссерам, чтобы они жили неплохо и снимали неплохие фильмы. На колоссальные программы продвижения. То есть, в среду, в зрителя. До зрителя пытались достучаться. Причем, достучаться не с фильмами типа «Ночного дозора» (я ничего не хочу сказать - это было хорошее развлекательное кино), а с фильмами, которые глубоко адресованы к человеку, которые требуют более серьезной работы над собой. И, кроме того, было принято очень важное решение: французское кино - это кино созданное во Франции на французские деньги для французского зрителя. Не важно кем. И тогда Лунгин превратился во французского режиссера, и Иоселиани превратился во французского режиссера.
И это дало новое дыхание французскому кинематографу. Были залы, где можно было смотреть кино долго, не две-три недели, потому как, такого рода проекты - не быстрые. И тут государство помогало. Решение же о том, кому выдавать деньги, а кому не выдавать, принимало не государство, а сообщество. Государство, при этом, решало – сколько дать денег.
У сообщества (у художника) надо отобрать право решать, сколько денег давать, а у государства отобрать право принимать решение, кому давать. Это очень важный социальный договор. Государство очень хорошо понимает, как считать, а художник очень хорошо понимает, кто сделает. Пусть каждый занимается своим делом. Так что, здесь, в принципе, механизмы есть. Каким путем пойдем мы - увидим.
Кризис произведет облагораживающее действие, вернет художников на грешную землю, но и нанесет очень серьезный удар. Думаю, надо трезво отдавать себе отчет в том, какие процессы будут в ближайшие два-три года происходить. Понятно, что в театральном мире будут выживать те, у кого крошечные аудитории, маленькие залы, у кого нет больших расходов на декорации, кому легко посадить своих немногочисленных актеров в самолет, полететь на гастроли туда и туда, заработать денег и, в общем, обернуться. Масштабные проекты, по определению, идут вниз. В издательском мире все, ровным счетом, наоборот. Выживают крупные издательства, у которых низкие издержки, а маленьким придется уходить внутрь крупных издательских домов. И это плохо. Конечно, хорошо, что редакторы выживут, что сохранятся существующие авторы. Но маленькие издательства существуют для того, чтобы показать новых авторов, для того, чтобы рисковать, для того, чтобы экспериментировать, они могут себе позволить пробовать на ощупь. «Крупняк» индустриален, по определению. Он допускает уже отобранное, построенное в кирпичики и т.д. В кино, на сегодняшний день, половина проектов, которые находились в производстве, остановлены. Будут ли профинансированы оставшиеся? Без государственной поддержки, почти наверняка, нет. Опять же, в силу огромной девальвации, непонятно, как просчитывать доходы и расходы. Цены на билеты рублевые, а бюджеты останутся долларовые. Так что, с одной стороны, это полезный процесс, потому что он вернет на грешную землю, а, с другой стороны, - опасный. Опасность в чем? В том, что в театральной и кино-индустрии (с книжной – чуть проще) требуется бесконечное воспроизводство. Как только вы выпали из процесса, вы отстали. Вы должны быть внутри бесконечного производства спектаклей, кинопроизводства, вы должны вербовать новых профессионалов, а, как только вы руки опустили на два-три года, - потом будете собирать с нуля, обучать. Это колоссальный труд.
Но, с моей точки зрения (тут я оптимист), не бывает кризисов, которые бы не заканчивались, и не бывает падения, которое рано или поздно не оборачивалось бы ростом. Рано или поздно, скорее поздно, чем рано, ситуация восстановится. Она будет оздоравливающей. Я вам приведу пример, который меня потряс. Примерно 3 года назад одного из ведущих российских специалистов в области кино, социологии и культуры, главного редактора журнала «Искусство кино», Даниила Дондурея, попросили проконсультировать аудиторскую компанию, проверявшую деятельность некой сталелитейной компании (не уральской). И нашедшую интересные, но не профильные, проекты в отчетах этой компании. Его попросили оценить расходы на некоторые культурные начинания, которые эта компания затевала. И вот он увидел, что бюджет трех документальных, не художественных, фильмов (а вы помните, что нормальный бюджет окупаемого художественного фильма - до 3 миллионов) составил 29 миллионов долларов. Вот все эти фокусы кончатся.
Главное, чтобы вложения были в аудиторию, чтобы вложения были в инфраструктуру, а не напрямую - в бизнес, не напрямую - в художника. Чтобы художник был косвенным приобретателем. А была бы достаточно качественная среда для того, чтобы бизнес был рентабельным.