За урбанизм и город

Статья Жозе Вериссимо Техейра да Мата (Бразилия)
Жозе Вериссимо Техейра да Мата, работал преподавателем в Федеральном Университете штата Гойяс и в Университете Кампинаса, автор перевода «Категорий» Аристотеля (UFG/Alternativa), член переводческой группы работающей над полным собранием сочинений Аристотеля в Португалии, занимается темой города и историей градостроительства.



Данная статья была впервые опубликована в журнале Phrónesis в 2006 году и, впоследствии, на крупнейшем бразильском сайте посвященном архитектуре http://www.vitruvius.com.br

В России публикуется впервые.

"Греческий город имеет, в своей основе, очень простую структуру и форму, как сообщает нам Арган ". Все подчинено доминанте - высокому Акрополю, возникшему изначально с целью обороны и как место жительства царей, а впоследствии и как место для строительства святилищ и представительных зданий. Центр же гражданской, политической и коммерческой жизни располагается на Агоре, как правило, открытой площади. Дальше располагался нижний город (аstu), где проживали ремесленники, торговцы и крестьяне. Со временем, верхний и нижний город все более отдалялись друг от друга; городская жизнь становилась более сложной, дифференцированной и город становился артикулируемым организмом. Множится разнообразие зданий по их предназначению - храмы, театры, школы, гимназии и прочие, все органично связанные с общей структурой города и потребностями совместной жизни. Порядок градостроительства строго увязан с политическим порядком и, когда численность населения превосходила установленную законом, часть жителей уходила основывать новый город "(2). Можно сказать, что существовало нечто более важное, чем порядок, имела место строгая политическая геометрия, которая привела, например, к основанию колоний на италийском полуострове. И что ещё существеннее для постижения идеи Полиса - обрисовать тотальность артикулированную, которую она представляла.
Псевдо-Аристид описывает Родос, спроектированный Гиподамом Милетским (тем самым, что построил стены Пирея, известного афинского порта), следующим образом: "На Родосе не встретишь маленьких домов рядом с большими; все жилые здания имеют одинаковую высоту и схожий архитектурный стиль, так что кажется, что весь город состоит из одного здания. Очень широкие улицы пересекали город по всей его протяженности и были прочерчены с таким искусством, что из любой точки, взгляд всегда находил прекрасное художественное оформление. Стены города с башнями удивительной высоты и красоты, вызывали особенное восхищение. Чрезвычайная их высота служили маяком для мореплавателей. Таким образом, своим расположением город указывал направление и предлагал защиту мореплавателям"(3).
"Таково было великолепие Родоса, - продолжает псевдо-Аристид, - что не видя, невозможно было его представить только при помощи воображения. Все части этого огромного города, связанные между собой в самых прекрасных пропорциях, составляли восхитительный ансамбль увенчанный стенами. Это был единственный город, который можно было назвать укрепленным как военная крепость и украшенным как дворец"(4). Таким образом, город, является укреплением, цитаделью, местом где человек находит защиту от врагов и природы. Изначально, несмотря на все его противоречия и даже внутренний антагонизм, когда одна часть города защищалась или вооружалась для борьбы с другой частью города, то есть когда Государство или город в представлении обитателей является неким мифическим местом, защищающим их от природных катаклизмов и от реального или воображаемого врага. Я акцентирую внимание на этом, так как все чаще сельская местность, с ее пасторальной природой порождает некий современный миф об идеале безопасности и покоя. Это всего лишь означает, что преобразования, которые имели место в городах, в мегалополисах, сделали их невыносимыми. Именно здесь природа начитает играть роль убежища, как мечта горожанина постоянно желающего избежать постоянных кошмаров городской жизни.
Речь идет не о превознесении прошлого которого уже не вернуть, а лишь о попытке обратить взор на долгий исторический путь, отмеченный изменением мифов.
Город, бывший Местом, преобразовывается, в некое Неместо, в центр Атопии производящей и порождающей людей Атопос, разлаженных, перемещенных, потерянных, desubicados, как говорят испанцы, людей без своего где.
Разделение труда, как всем хорошо известно, создало и породило новые места обитания для человека и в древних сообществах и, позже, в рабовладельческий период всё и всегда имело своё место и функцию, так как эти сообщества были органичными (5). С наступлением нашего времени, работающий человек перестает соответствовать процессу работы, да и сам этот процесс уже ему не соответствует. Теперь функция человека все больше превращается в нефункцию. Мы говорим о времени, когда работа оборачивается безработицей, об эпохе разрушения органичности прошлого. Идея единого организма, или одного здания артикуляций, возвращаясь к описанию псевдо- Аристида, в котором каждая из сторон выполняет свою роль и свою функцию, кажется, исчезающей в обществе и в пространстве существенно задаваемом в наши дни городом, порождающим армии людей Атопос, для которых не остается никакой функций, кроме, в самом крайнем случае, временной. Нетрудно заметить, что идея городской культуры, возникшая еще в древности, есть греческая парадигма. На примере Афин, с его храмами, театрами, даже местными богами и храмами для этих богов, мы видим строго городскую культуру и культуру именно этого города. Прогуливаясь по улицам Афин, граждане города и неграждане, зачастую отождествляли себя, с великолепными городскими постройками. Общественные здания, судебные процессы, празднования, ритуалы, естественно предлагали богатый материал для пометок (6) в коллективной памяти обитателей Афин. В этом пространстве, каждый обитатель, имел своё место, неважно, будь это господин или раб, судья или гетера. Город создавал свою культуру, а культура была культурой города, потому и взаимообмен информацией между различными póleis происходил со скоростью, не влияющей ритм каждого из них. Афины с Акрополем, Пританием, Парфеноном, Пиреем и Агорой – это город глубоко отмеченный особенностями своих архитектурных сооружений и точным урбанистическим планом. Однако если пройтись по итальянским городам эпохи Возрождения, Риму во все времена, или даже бразильским городам, до начала промышленного, автомобильного, информационного, технологического и рекламного бума, то можно различить, в высшей точке их самосознания, культуру города.
В этом смысле, мы могли бы без опасения говорить о культуре Ору Прето, Сан-Пауло, Ресифе или Сальвадора, о иконографических и символических ссылках их архитектуры, архитектуры их храмов, поминутно помечающих память их жителей и создающих некую систему ссылок и автоссылок. В действительности, можно говорить о противопоставлении культуры провинции культуре центра или космополитическому идеалу. Однако, присутствие этой культуры являлось важным фактором в создании логики личных ссылок или постоянных автоссылок. Можно даже говорить о связи поколений, с помощью которой можно построить систему мета-ссылок способную предложить городскому жителю осознание его положения, его эпохи, несмотря на все налагаемые ограничения. Как бы там ни было, несмотря на все идеологические тонкости, личность возникает в некоем смысле, как человек мира, а не как рекламная вывеска, волшебным образом вспыхнувшая и столь же магически угасшая. Даже когда в течение столетий отрицалась история и значение человека в ней, ему отводилась роль некоего создания, трудящегося ради "рациональности", которую он охарактеризовывал. Иными словами, человек существовал в точно заданных координатах: так некий человек, некий сын Божий, некий ювелирных дел мастер, находящийся в распоряжении некоего графа и т.д., и т.п. Веками идеологии прошлого, оставляли за человеком роль простой вещи? Множество ролей: раб, крепостной, негр, женщина. Однако, это всегда выявлялось в органичном контексте.
Иначе обстоит дело в наши дни, когда большая часть идеологического замысла превращается в имагетический, и сверкающая реклама уже стала частью его лексики, его извращенной и подавляющей кодировки, в мире, где образы создаются самыми сложными и скоростными устройствами. Теперь невозможно идентифицировать человека как вещь (состояние, которое он, вполне естественно отрицает), действующую внутри артикулированной совокупности. Теперь вопрос не стоит о высвобождения его из состояния обесчеловеченности, в котором он, фактически не более чем вещь, но заставить его забыть и то, что он обесчеловечен и почему это произошло. Эта бесславная задача идеологических аппаратов, создающих современные образы, которые не позволяют нам постигнуть современный хаос, сквозь случайные прорехи, начиная с понимания действия механизмов производства и способов присвоения ценностей в нашем обществе. Это фундаментальная задача образов, рекламы, телевидения, кино, архитектуры и музыки, звучащей в наших городах. Задача заменить собой действительность, а не интеграция в действительность. Именно поэтому, идея градостроительства, объединяющая все вышеуказанные элементы, утеряна и принижена, и существующий кризис бесконечно глубок, в конце концов, её место – это тотальность артикулированная, артикулируемый город.
Существенно в этом отношении, обратить внимание на глубокое замечание Качиари об огромных современных городских агломератах (7). Мегаполис, по его утверждению, уже является не городом, а системой информационной связи и коммуникаций. Объект заменяется его изображением, и что, вероятно более значимо, заменяется изображением в сверкающих рекламных надписях, объявлениях, постерах и телевидению. Поэтому дети, подростки и взрослые перестают смотреть и всматриваться в реальные лица, часами опьяняя себя обрывочными, хаотичными образами, которые передают реальность или псевдореальность образов мирового мегаполиса. Речь идет о тщетном в своей бесконечности желании самоутверждения, подтверждения своей значимости, которое обитатель этих фальшивых городов ищет в их сверкающей и шумной системе коммуникаций. Это - ложная компенсация за потерю индивидуальности.
Как подчеркивал Арган, "Ценность человеческой личности, ее эго, занижено, до полного исчезновения. Человек - ничто иное, как атом в массе. Удалите его эго как субъект, удалите значение истории, чьим главным героем является человеческое эго и удалится соответствующий ему объект - природа"(8). Мы переходим в состояние капель Поллока (9).
Личность жителя классического города проступает в каждом структурном элементе города, в его суперструктуре, от обрядов до построек, чего уже не случается в нашу эпоху, эпоху производства товаров в гигантском масштабе, эпоху, в которой человек возникает лишь как производитель неместа. Мы видим, как процесс механизации, роботизации, автоматизации, команд записанных на кристаллах, высокая концентрация, так называемого постоянного капитала, все больше ограничивает круг производителей ценностей, которые сконцентрированы в развитых странах, оставляя зависимым странам всего только роль упаковщиков продукции, поставщиков первичного или вторичного сырья. Это состояние зависимости порождает целую армию обитателей фавел, постоянно растущую, в том числе и благодаря идеальным или более благоприятным чем в других странах климатическим условиям. Невозможно представить подобную армию обездоленных обитателей бразильских трущоб в стране с холодным климатом. В этих странах климат ограничивает более четко границы бедности, что обязывает элиту обеспечить более высокий чем у нас уровень жизни.
Несомненно, то что, бразильские фавелы, эти огромные трущобы существуют в таком обществе, где возможна продажа рабочей силы, в обществе свободных рабочих. Потому что армия рабов в фавеле Росинья - немыслима. Невозможно придать статус рабов, свободным обитателям огромного пространства, которое, в некотором смысле, им же и принадлежит. Рабы могли иметь собственный дом или, как в большинстве случаев, жить в крайне стесненных условиях. По этой причине Альдо Росси, пишет о древнем Риме: "Инсула по своему устройству схожа с городом; в ней имеет место больше социального смешения, чем многие думают"(10). И инсула являлась всего лишь самой простой из разновидностей римских построек. Другим, более основательным типом жилища являлся домус.
Исторически, появление рабочих районов, или впоследствии районов для безработных, связано с возникновением практики коллективной работы, позволяющей выбирать жилье, которое не находится в непосредственной близости от места работы. В случае с Бразилией, кризис рабовладения, закончившийся освобождением рабов, привел к возникновению масс свободного населения, невостребованного обществом, по причине вялого развития нашего капитализма и его антидемократического характера. К этому следует добавить автократическую модернизацию села, с изгнанием с земли тысяч крестьян. В недавнем прошлом, город Кампинас стал свидетелем, так называемого открытия экономики, поддержанного искусственно завышенным курсом обмена, а также откровенно разрушительными методами национальной промышленности. Так в наших городах образовались огромные фавелы. Они стали неотъемлемой частью нашего городского пейзажа и находятся, хотя и формально, под защитой города, даже если расположены на его окраинах, как некоторые улицы исторического района Бешига, которые почти полностью заняты фавелами.
Существование фавел указывает на кризис общества, выявляет его неспособность решать насущные проблемы населения, демонстрирует результат несправедливого распределения прибыли, жестокость, усугубленную приватизацией городских земель, являющихся общественным достоянием. Сам город, в некотором роде, приватизирован, а для тех, кто ничего не имеет, остаются лишь окраины негорода. Эта приватизация столь же отвратительна в моральном отношении, как сказал бы Арган, как приватизация воздуха, которым мы дышим. Но даже воздух уже фактически приватизирован, поскольку прибрежные зоны, такие как, например Виа Костейра в городе Натал (а с ними право на пляжный бриз) передаются в руки частным лицам, не говоря уже о самовольном присвоении фешенебельных улиц и районов Сан-Пауло, перекрытым ограждениями для постороннего доступа. Если основательно подойти к разрешению этих проблем, то необходимо прямо сейчас, помимо решения вопросов трудовой политики, зарплаты, образования, культуры, городского транспорта и доступного жилья, заняться реформой городских земель. Без этой реформы Бразилия не может претендовать на то, чтобы считаться цивилизованным государством.
Необходимо признать, что реформа городских земель более важна для страны, чем аграрная реформа. Фавела или фешенебельный район, жители первой или второго, представители самых разных классов, весь этот разнообразный мир, обитающий в черте города или на его периферии, в целом составляют то, что мы называем городом и это, несомненно, одно из его значений.
И жители центра города, и обитатели фавел или городских окраин, так или иначе брошены в это огромное информационное пространство, называемое городом. А может быть есть два города, как говорил Арган, подразумевая свой Рим: "Город больших структур, который обязательно существует во времени, годами и столетиями (что есть история). И есть сиюминутный, город, город одного дня, создающий внезапное ощущение сотканного из образов, чувств, интеллектуальных импульсов, действительно воспринимаемых нами и задаваемыми не неподвижной архитектурой, которая, возможно, перестанет существовать или станет отдаленной или почти невидимой структурой, а лишь автомобилями, бесконечным потоком новостей передаваемых телевидением, прочими средствами массовой информации и сверкающими витринами торговых центров"(11).
Оглушенная этим шумом, ослепленная огнями рекламы, телевидением, переносящим нас в иную реальность (в огромный мегаполис, в который, по словам Зиновьева, интегрирована часть мировой элиты), монументальная, историческая архитектура и истинно национальная культура теряют своё значение.
Внимательно вглядитесь в монументальные архитектурные или скульптурные памятники в центре города, когда действительно живые, существуют как вехи индивидуальной и коллективной памяти. Глядя на здание церковного собора, например, можно не только испытать эстетическое удовольствие от его исторической архитектуры, но почувствовать священное благоговение перед бессмертием человеческого опыта. Однако, все это богатство стиснуто в среде до предела заполненной искусственными образами поступающими с экранов и мониторов. Более того, показатели памяти действует все меньше и меньше, когда человек имеет весьма ограниченное понятие о своем городе и стране. Тогда, эти показатели вообще перестают действовать, из-за отсутствия системы ссылок позволяющих их расшифровывать. В этом контексте, набор факторов весьма непригляден: из фешенебельного района с его культурой американских видео игр мы через паутину городских улиц попадаем в фавелы с её сложной историей выживания полных мелкий правонарушений, продиктованных либо любопытством, либо необходимостью. Что можно ожидать от повзрослевших несколько лет спустя детей фавел в смысле культуры, городской или коллективной памяти? А когда теряется связь между коллективной (содержащейся в зданиях, памятниках, книгах, кинофильмах) и субъективной памятью, уничтожается городская и национальная память. Нельзя забывать o стремлении установить связь, некий психологический мост, между периферией и так называем центром мира, вводя эмблемы мегаполиса (здесь, как центр мира), посредством оглушительной стремительности антимузыки и одурманивания голливудскими фильмами. Мы становимся чуждыми нашей действительности из-за перенасыщенности изображениями и звуками, не имеющими никакой органической связи с нашей жизнью, а только навязывающую нам чуждые образцы.
На уровне идеологии, два утверждения поддерживают этот процесс: первый выдает его за спонтанный; второй признаёт его твердость, но поддерживает его неизбежность. Нас стараются убедить в том, что мы ничего не могли бы больше сделать.
Тема одурманивания информацией - не нова. К ней обращается Платон в Республике, а для бессмертного Сервантеса – это отправная точка его гениального Дон Кихота. Правда, ни Платон, ни Сервантес не были знакомы ни с визуальными, ни со звуковыми средствами завораживания, подобно существующим в наше время и которые делают этот вопрос еще более уместным.
Арган весьма проницательно замечает, что у города одного дня нет ни истории, ни даже исторической предпосылки.
Визуальные или звуковые впечатления, лишенные исторического смысла, оказывают, несомненно, более разрушительный эффект чем рыцарские романы, которые читал дворянин из Ла-Манчи. По убеждению городского священника и брадобрея, можно было спасти доброго дворянина, произведя строгую проверку библиотеки Дон-Кихота, и предав огню наиболее дьявольские произведения! Совершенно очевидно, речь не идет о механическом выборе, некоей разновидности цензуры, а о понимании значения этого бессмертного произведения мировой литературы, так прекрасно выраженного в приведенном ниже диалоге между рыцарем и оруженосцем из VIII главы первой книги. Когда Дон-Кихот объявляет о начале боя с впередистоящими великанами:

« - Где вы видите великанов? - спросил Санчо Панса.
- Да вон они, с громадными руками, - отвечал его господин. - У
некоторых из них длина рук достигает почти двух миль.
- Помилуйте, сеньор, - возразил Санчо, - то, что там виднеется, вовсе
не великаны, а ветряные мельницы; то же, что вы принимаете за их руки, - это крылья: они кружатся от ветра и приводят в движение мельничные жернова.»

Мы могли бы говорить о страшном воздействии информации, которая, вероятно, и привела к тому, что Дон-Кихот узрел в ветряных мельницах великанов. Чему нас учит приведенный выше отрывок: Дон-Кихот не в состоянии идентифицировать то, что видит, или просто не видит этого. Реальность видится ему не такой, какой она есть, а воспринимается как образ, чего-то несуществующего. Таков взгляд человека на город одного дня, на город, который таковым не является. Человек, видит город одного дня, но он не видит город в контексте его исторических значений. Возможно, мы могли сказать Дон-Кихоту, что он не видит настоящих великанов, которые в действительности его душат. Потеря ощущения, чувства истории - чрезвычайно серьезная проблема. Эта потеря превращает город в окраину. Перестает существовать память, а без памяти, нет будущего, нет целенаправленного плана действий и идей, необходимых для так называемой планируемой памяти (12). Лишенные памяти – незащищенные существа, не производящие ничего нового. У них узкие горизонты: день, город одного дня.
В эпоху Сервантеса, Санчо Панса благодаря своей неграмотности и наличию остатка "реализма" мог видеть ветряные мельницы, именно мельницы, а не великанов (13). Тот же самый Санчо уже не был бы настолько уверен в образе города, так как роль которую выполняли рыцарские романы, в большой мере, стала выполнять реклама, образы и звуки, передаваемые средствами теле и радио вещания, понятные даже тем, кто практически не читает, и тем кто обладает властью удерживать в невежестве даже тех кто умеет и читать, и писать.


Функция культуры в городе

Русский философ Бердяев, эмигрировавший после октябрьской революции, настаивал на различии между цивилизацией и культурой, выдвигая на первый план независимость, существующую между этими двумя понятиями. Он предупреждал о том что, за самыми бурными и смутными периодами истории человечества, следовал культурный всплеск. В поддержку этой теории, он приводит в пример Германию XVIII и XIX веков, которая подарила нам Лессинга и Гердера, Гёте и Шиллера, Канта и Фихте, Гегеля и Шеллинга, Ширмахера и Шопенгауэра.
Бердяев говорит без обиняков, что Германия произвела эту бедную, мелочную и угнетенную плеяду (14). Ослабленное и разрозненное немецкое государство находилось в плачевном состоянии, но нигде не существовало столько жизненных сил и такого культурного процветания как в этот критический момент истории немецкого народа.
Мы могли бы ответить Бердяеву, что наше плачевное состояние - не обязательно отражается на нашей культе, так как, слава Богу, у нас она имеется в достатке. Однако, в наши дни стоит более сложная задача: поддержание массовой культуры на достойном уровне, при котором культурные ценности будут доступны всему населению. Из этого видно, как много еще нужно сделать. Необходимо дать большую глубину нашим культурным проектам, укрепляющим самосознание и наше чувство истории. Это также является одной из форм борьбы с преступностью: отсутствие органических культурных образцов, может спровоцировать больше коллективных неврозов, чем те, что и так неизбежно порождаются в обществе. Эти неврозы, о которых также упоминает Арган(15), в последствии могут выражаться в актах отказа от исторической цивилизации, таких как мелкое хулиганство, организованная преступность, и вплоть до терроризма. В некотором смысле терроризм и бандитизм выражают нехватку культуры, замену исторически-сформированных ценностей, разновидностью анти-истории, которая отражает потребительские стандарты общества. Уничтожение World Trade Center в Нью-Йорке является, по своей концепции и способу приведения в жизнь голливудским шоу, то есть отражает одну из сторон потребительства американского общества, побочным продуктом которого являются его исполнители арабские фундаменталисты или представители американского правого крыла. Даже фундаментальные религии подверглись универсализации Атопии (16) за любую цену... Как уже было сказано, капитал – это leveller (17) в его наиболее развитой форме, имеющий характер сложной финансово-промышленно-военной империи, порождающей и делающей универсальным, при помощи огня и меча, свой мир, свои условия и свои решения. Именно поэтому мы видим, как Атопия проникает в религиозные утопии, которые иногда кажутся нам далёкими и экзотическими. Тогда эти последние, реагируя, начинают требовать присутствия самых отчаянных и сложных элементов для придания смысла своему предназначению.

Средства теле и радио вещания также вносят свой вклад в пропаганду насилия, не только когда банализируют его, но и когда создают людей культурно-оторванных, неспособных понять смысл того места в котором живут. И здесь я уже не говорю в узко политическом аспекте, как в случае с бразильскими СМИ, которые соответствуют интересам мегаполиса, а затрагиваю только то что, касается бандитизма: порождение культуры не является нейтральным. Создание людей оторванных от культуры, провоцирует бунт невежества и такого важного явления в нашем обществе, как масштабное распространение преступности. Таким образом, средства теле и радио вещания несут свою долю ответственности за рост преступности в нашей стране, особенно в средних слоях общества, все больше подверженных этому бедствию, как это следует из личных характеристик тюремных заключенных в последние годы. Помимо разделяющего процесса, типичного для вышеупомянутого leveller, рост преступности в этих слоях населения происходит из-за отсутствия культуры, способствующей укреплению тесных связей с действительностью и общественной жизнью. Хотя отсутствие этой культуры имеет свой статус, было бы наивным с нашей стороны отделять его от действия универсальных leveller в деле создания условий для самооценки.
Я мог бы обратиться к теме музыки, а также влиянию, оказываемому разными видами "музыки", однако остановлюсь немного на вопросах градостроительства, архитектуры и преступности.
Давайте рассмотрим исторический центр города с помощью примеров. Это - школа ценностей, ценностей выраженных в труде, времени, красоте и истории. Человек, который научился понимать его значение и ценностный смысл, может противостоять сиюминутному потребительству, он понимает цель и смысл работы, значение человеческих усилий направленных на что-то что не рассеивается моментально. Эти пространства передают характеристику города, его лицо и лицо его жителей. Хорошо сохраненный исторический центр города вызывает в его жителе ощущение вечности находящихся в нем ценностей, артикуляции работы и техники, которая их объединяет.
Как в культурном, так и в преступном мире имеются свои ценности, безусловно, совершенно различные, так как человек идет на преступление, в большой мере, потому что не научился ценить то, что действительно того стоит, а также для получения легкой добычи и сиюминутных эмоций.
Оживить город, его культурную функцию как города, значит бороться с преступностью. И значит, предложить какой-либо противовес природе потребительского общества, которое, для многих всего лишь дух потребительского общества, так как они, собственно, почти ничего не потребляют. Естественно, оживление культурного центра должно быть глубоким, связывать все его слои, иначе мы получим только реставрированный фасад (здесь буквально), а это значить всего лишь попытку спасти мир от видимости, в которой все позволительно, в которой деньги являются единственной и верховной ценностью.
С нашей точки зрения, это восстановление должно быть сделано, путем разработки понятия, идеи города. Речь идет о переделке центра города. Естественно, центр города существует только там где есть город, который нельзя перепутать с негородом, отсюда следует необходимость проведения градостроительной политики, которая уничтожит фавелы, и перепланирует городское пространство.
Материалы для строительства жилья и городов должны производиться в массовом масштабе, и должны быть основой прибыли строительного сектора.
Как сказал Argan (18) «Плохое градостроительство и плохая архитектура в наше время – результат того, что строители работаю не для того чтобы получить прибыль от строительства (как это должно было бы быть), а для спекуляции земельными участками, что является вполне типичным для приватизирующей экономикой, которая приводит к производству не эстетически задуманной архитектуры». Богатство земли, земельного участка – были гарантом выживания в уже пережитых экономически формациях.

Элементы культурного проекта

Без градостроительства, когда архитектура не демонстрирует никакого эстетического замысла, город не может предложить ничего кроме пустоты. В таком случае, структурный город, и не только его сверкающая сторона, кажется настолько лишенным какой бы то ни было ауры, что прогуливаясь от одного здания к другому мы совершенно ничего не испытываем. Верно то, что в них живут люди и это всегда будет иметь значение. Однако, все кажется мертвым, всего лишь предметом для спекуляции с недвижимостью, без всплеска настоящего независимого замысла.
Это происходит, потому что культурный проект в Бразилии должен начинаться с переурбанизации. Урбанизм, как нам продемонстрировали греки в эпоху античности, является культурой. Уничтожение фавел – это культура, это основа урбанизма.
В плане культуры информации, этот проект должен выделить функцию норм коллективной национальной памяти, норм нашего самосознания. Нужно стимулировать нематериальные элементы культуры. Я имею в виду игру слов, танцы, ритм, музыку, культуру которая рождается, в том числе, и в фавелах. Исторические постройки должны быть преобразованы, ритуалы и музыка там исполненная возрождены, не для того, что бы заново пережить прошлое, а как живое свидетельство времени, нашей истории и нашей культуры.
Должны быть восстановлены старые и построены новые театры. Наличие театров и театральных трупп, как живых элементов города, необходимых для возрождения его культурной основы, может позволить повысить качество теле и радио вещания и даже понимания кинематографа.
Огромную ценность являют собой классики: нам необходим наш Гомер, то есть культурная база, основанная на всеми читаемыми классиками. Для вступительных экзаменов нужно составить список литературы и не устраивать эту лотерею из различных наименований книг, которую мы сегодня наблюдаем. Это позволило бы в будущем поддержать диалог между поколениями. Верные идеалу выраженную термином kalаkagathа (19), мы должны строить спортивные комплексы для всех и стимулировать спорт.
Я хотел бы закончить эту мысль, процитировав слова из самбы написанной Бататинья, который создавал свои песни, несмотря на все трудности и из которых видно насколько искусство и культура важны для нашего самосознания. Эту песню Бататинья назвал "Министр самбы". В ней, он оригинальным образом обращается к теме коллективной памяти. Я не говорю о ритме самбы, способной объединить различные поколения и поэтому являющейся немаловажным компонентом национальной памяти, так как дополняет мимезис, объединяющий жизнь обездоленных людей этой страны. Вот что написал Бататинья в песне о которой идет речь:

Eu não tenho violãoFaço samba na mãoJuro por Deus que não mintoQuero na minha mensagemPrestar homenagemE dizer tudo que sintoSalve o Paulinho da ViolaSalve a turma da sua escolaSalve o samba[1]

Эти приветствия, озвученные Бататинья, увеличивают пространство памяти и затрагивают как скрытую или бессознательную память, выявленную при помощи определенных показателей, так и явную или сознательную память, при которой действительность выражается без помощи каких-либо устройств. И дальше продолжает замечательный поэт, каким был Оскар Пенья:

Salve o samba em tempo de inspiraçãoO samba bem mereciaTer ministério algum dia[2]

Этими словами, он подчеркивает значение самбы для национальной культуры и, далее заканчивает:

O samba bem mereciaTer ministério algum diaEntão seria ministro Paulo César Batista Faria[3]

Пауло Сезар Фария[4] президента Коллора? Как мог бы кто-то подумать .... в этой аудитории. В этом случае, работа памяти и первоначальный восторг, были бы прерваны удивлением и сарказмом, и начальное расширение пространства памяти было бы заменено целым набором образов относящихся к эпохе Фернандо Коллора. На самом деле, по тонкой иронии Бататинья, Пауло Сезар Батиста Фария или Паулиньо да Виола, являющийся гордостью самбы, должен был бы взять назад своё настоящее имя, для того чтобы стать министром. Наконец в своем приветствии Бататинья, не испытывая иллюзий, говорит, что министр – это министр, а Палиньо да Виола – это самба и его нельзя перепутать с фигурой какого-нибудь политического деятеля. Остается сила самбы, её независимость как культурной практики, которую не может присвоить ни государство и ни его чиновники. Перед нами поэтическое произведение, которое отражает социальное состояние наиболее бедных прослоек населения Бразилии. И это поэтическое произведение, эта песня Бататинья имеет все признаки универсальности, так же как и Илиада, объединяющая в себе ценности древней греческой аристократии, согласно учению Вернера Йегера в его монументальном произведении «Пайдейя: Формирование греческой мысли» (20).
Существуют огромные запасы духовности в пространстве наших негородов, в ожидании вторичного основания города в нас и в мире. Город ждет нас где-нибудь, как наша судьба. Разбудить и воссоздать его – вот наша задача.
Перевод с португальского Анастасии Быценко
Notas
1Впервые статья опубликована в Phrónesis, том.8, № 1, январь/июнь. 2006.
2 ARGAN, Giulio Carlo. História da arte italiana. Vol. I. São Paulo, Cosac & Naify, 2003, p. 68. Grifo nosso.
3Idem, ibidem.
4Idem, ibidem.
5Не случайно, что идея органичности возникает у немецких романтиков и у некоторых российских мыслителей славофилов, которые начинают ценить органичность, возможную функцию птицы богини Минервы, именно тогда когда она начинает приходить в упадок.
6Физическая пометка, запечатленная в мозгу и регистрирующая поступающую информацию.
CAMBIER, Jean. La mémoire. Paris, Le cavalier bleu, 2001, p. 122.
7CACCIARI, Massimo. Metropolis. Saggi sulla grande città di Sombart, Endell, Scheffler e Simmel. Apud CONTARDI, Bruno. Prefácio de ARGAN, Giulio Carlo. História da Arte como História da Cidade de Argan. São Paulo: Martins Fontes. 1998, p. 8.
8Idem, ibidem. p. 7.
9PULS, Maurício. O significado da pintura abstrata. São Paulo, Perspectiva, 1998, p. 252-253.
10ROSSI, Aldo. A arquitetura da cidade. São Paulo, Martins Fontes, 1995, p. 80.
11ARGAN, Giulio Carlo. História da arte como história da cidade (op. cit), p. 223.
12CAMBIER, Jean. Op. cit, p. 123.
13В главе XXXV Санчо Панса увидит головы и кровь обезглавленных великанов. На самом деле - это кожаные винные мешки, на которые нападает Дон-Кихот.
14BERDIÁEV. Vontade de vida e vontade de cultura. Texto inédito em português.
15 ARGAN, Giulio Carlo. História da arte como história da cidade (op. cit), p. 87.
16За любую цену, здесь означает: сбрасывание бомб на гражданское население, разрушение городов, даже таких исторически важных как Белград или Багдад.
17«Уравнитель»
18 ARGAN, Giulio Carlo. História da arte como história da cidade (op. cit), p. 88.
19Красивые и хорошие вещи.
20JAEGER, Werner. Paidéia. São Paulo, Martins Fontes, 1989, p. 58.

[1] У меня нет гитары,
Пишу самбу от руки
Клянусь Богом, что не лгу,
Хочу в моем послании
Поздравить
и передать все, что чувствую,
Браво Паулиньо да Виола,
Браво ребята из школы[1]
Браво самба

[2] Браво самба, в момент вдохновения
Самба заслуживает иметь
Своё собственное министерство.

[3] Самба заслуживает иметь
Своё собственное министерство
В котором будет министром Пауло Сезар Батиста Фария.

[4] Этот однофамилец Пауло Сезара Фария не имеет никакого отношения к поэзии и славе самбы. Речь идет о бывшем казначее предвыборной кампании бывшего президента Колллора, снятого со своего поста Бразильским конгрессом. Как бывший казначей, так и бывший президент Коллор, снятый в процессе импичмента, были обвинены в крупномасштабной коррупции.